Прокурор испытующе посмотрел на адвоката.
— Послушайте, Мейсон, — сказал Бюргер, — я должен проверить вас.
— Это меня не удивляет.
— Я слышал, что у вас репутация очень изобретательного человека.
— И вы пришли ко мне, чтобы обсудить со мной мою репутацию? иронически спросил Мейсон.
— Отчасти и по этой причине.
— Хорошо, давайте обсудим, но выбирайте выражения.
— У вас репутация адвоката, способного не разные штучки, и, по моему мнению, это так и есть, хотя я считаю ваши штучки вполне законными.
— Я рад, что вы так думаете, — ответил Мейсон. — Ваш предшественник думал обо мне иначе.
— Я полагаю, что адвокат вправе прибегать к искусным, но законным ходам, с тем чтобы выяснить правду, — продолжал Бюргер. — И полагаю, что вы прибегаете к вашим фокусам не ради того, чтобы запутать и смутить свидетеля, а именно ради того, чтобы он говорил правду.
Мейсон поклонился.
— Я поблагодарю вас, когда вы закончите свою речь, — сказал он. — Опыт подсказывает мне, что обычно начинают с комплиментов, чтобы потом больней ударить.
— Сейчас не время для этого, — ответил прокурор. — Я только хочу, чтобы вы поняли мое отношение.
— Если оно действительно таково, то я его понимаю.
— Тогда вы оцените то, что я намерен сказать.
— Продолжайте.
— Прокурор обычно хочет наказать виновного. Это естественно. Полиция расследует дело и представляет результаты прокурору. А он уже готовит приговор. Фактически репутация прокуратуры зависит от числа раскрытых преступлений. Поскольку я взялся за эту работу, то хочу быть добросовестным. Я испытываю ужас при мысли, что могу наказать невиновного. Мне нравится ваша работа. Вероятно, вы не согласитесь с тем мнением, которое я составил о вас.
— Какое же это мнение? — сказал Мейсон.
— Мне кажется, что вы больше детектив, чем адвокат. И это нисколько не умаляет ваши юридические возможности. Ваша техника выступления на суде просто великолепна, но она не всегда способствует правильному пониманию дела. Когда вы используете ваши трюки в ущерб судопроизводству, я против них, но когда это делается ради раскрытия тайны, я за них. Мои руки связаны, я не имею возможности действовать иначе, чем предусмотрено специальной инструкцией. Иногда мне хотелось бы иметь такую возможность, особенно когда я вижу, что свидетель лжет.
— Поскольку вы искренне говорите со мной, — сказал Мейсон, — чего раньше не делал ни один прокурор, я тоже буду с вами откровенен. Этого, конечно, я не позволил бы себе с другим прокурором. Я не спрашиваю клиента, виновен он или нет. Когда я даю согласие клиенту заняться его делом, то получаю с него деньги. Виновный или нет, он в итоге предстанет перед судом. Но если я узнаю, что мой клиент виновен, особенно в убийстве, и что его нельзя оправдать ни морально, ни по закону, я заставляю его признать вину и отдаю на милость суда.
— Я так и думал о вас, Мейсон, — сердечно сказал прокурор.
— Только помните, — добавил Мейсон, — что я осуждаю человека за убийство, если нет моральных или формальных оправданий преступлению. В случае морально оправданного убийства я спасаю человека, конечно, если это возможно.
— Не могу согласиться с этим, — заявил прокурор. — Я считаю, что только закон может наказывать и оправдывать людей, но хочу вас предупредить, что у меня против вас нет предубеждений и я буду рад подружиться с вами. Поэтому мне очень бы хотелось, чтобы вы предъявили Хейзл Фенвик.
— Я не знаю, где она.
— Может быть, это и правда, однако вы могли бы, я думаю, сказать, где ее искать.
— Я же говорю, что не знаю.
— Но вы помогли ей скрыться.
— Я послал ее в свою контору.
— Ваши действия вызывают серьезное подозрение.
— Не знаю только почему, — спокойно возразил Мейсон. — Если бы вы появились на месте первым, то не придумали бы ничего лучшего, чем отправить ее в вашу контору и получить показания.
— Я занимаю ответственное положение, и мой долг расследовать это убийство.
— Разве это мешает мне действовать в пользу клиента?
— Это зависит от того, как действовать.
— Но ведь мои действия не были секретными. Были свидетели.
— А что произошло потом?
— Хейзл Фенвик села в мою машину и скрылась.
— У меня есть основания полагать, что ее жизнь в опасности.
— Что заставляет вас так думать?
— Она единственный свидетель, который может опознать убийцу.
— Не убийцу, а человека, которого она видела выходящим из комнаты.
— Это один и тот же человек.
— Вы так думаете?
— Это кажется мне правдой.
— Пока нет доказательств, ничто не может считаться правдой.
— На этот счет у меня есть свое мнение. По крайней мере, этот человек мог быть убийцей. Человек этот в отчаянии. Я думаю, что Хейзл Фенвик или участвовала в этой грязной игре, или ее впутали в нее.
— Следовательно?..
— Следовательно, я хотел бы поместить ее в безопасное место.
— И вы считаете, что я могу назвать ее местонахождение.
— Я в этом совершенно уверен.
— Но я не могу.
— Не можете или не хотите?
— Не могу. Бюргер поднялся:
— Я хочу, чтобы вы правильно поняли меня. Если ваши клиенты невиновны, я был бы рад узнать это. Но если вы считаете, что сможете безнаказанно скрывать свидетеля в деле об убийстве, то вы попросту спятили.
— Говорю же вам, что действительно не знаю, где она. Бюргер подошел к двери и обернулся.
— Даю вам сорок восемь часов на размышление, — ультимативно заявил он. Это все.